Война и дети… Как несовместимы эти понятия! Каким беззащитным становится ребенок, когда взрослые воюют. Дети войны познали горечь жизни раньше, чем научились понимать эту жизнь. Трудно представить, что значат голод, холод и горечь утрат для детей. Сегодня среди нас живут те, кто не понаслышке знает о войне. И один из них наш земляк Аркадий Иванович Волохонович.

Родился он в феврале 1937 года в Белоруссии. Семья жила в небольшой деревне Рудня Минской области Дзержинского района, недалеко от Советско-Польской границы. Через два дня после начала войны фашисты были в деревне.

— Как сейчас помню, в этот миг закудахтали куры, гуси загоготали и на мотоциклах с закатанными рукавами появились немцы, — вспоминает Аркадий Иванович. — Немцы заходят во двор: «Матка, яйко, матка, млеко давай» и резали свиней. Вели они себя довольно нагло. Причем нас они не стеснялись: не считали за людей.

На оккупированной территории создавался «новый немецкий порядок»: фашисты формировали полицейские подразделения из числа местного населения, ставили во главе населенных пунктов бургомистров и старост.

— Обиженные во время коллективизации и раскулачивания, пошли в полицию, а поддерживающие советскую власть — в партизаны, — рассказал Аркадий Иванович. — Война войной, а танцы все равно в субботу, воскресенье вечером под гармошку были. Как-то в деревушку Малая Рудица, где жил мой дед, на танцы приехало несколько пьяных полицаев. Они подрались с местными, и в этой пьяной драке одного полицая зарезали. Это случилось в субботу, а в воскресенье ночью эту деревушку окружили (со всего района полицаев собрали) и выловили все мужское население от 14 лет и старше. Согнали их в сарай и спалили живьем.

Местное население в большинстве хорошо относилось к партизанам. Однажды соседка семьи Волохонович приютила больного партизана Григория Готовцева.

—  Многие знали об этом, но никто не выдал их — восстанавливает в памяти те события Аркадий Иванович. — А после войны Нюра и Гриша поженились.

Тяжело в те страшные годы было всем — от мала до велика.

— Я два раза был бит фашистами, — припоминает Аркадий Иванович. — Первый — в 1942 году. У нас речушка была. В ней водилось много рыбы и раков. Вот немцы и приспособились рыбу глушить гранатами. А нам же, пацанам, интересно, мы за ними наблюдали. Вдруг смотрю, здоровенная рыба недалеко плывет. Я залез в воду, взял ее. И тут один фашист увидел это. Мне бы ее бросить и бежать. А я со страху уцепился в рыбину и бегу, а бежать неудобно. Немец догнал и оплеуху одну дал, так что… До сих пор от воспоминаний боль появляется на щеке.

Второй раз маленькому Аркаше попало от полицаев. К концу оккупации они пили не переставая. Ходили по деревне и реквизировали самогон. Самогон в то время был лекарством номер один. А чтобы его не изъяли, люди приспособились гнать его не дома, а в кустах. Но все равно дым выдавал.

— Один раз мы с ребятами наловили целое ведерко раков и пошли в кусты варить, — продолжает свой рассказ Аркадий Иванович. — Полицаи увидели дым и решили, что кто-то гонит самогон. Они пришли, а тут три малыша сидят и варят раков. Взяли нас и побили, ведь они зря прошли больше километра, а самогона не нашли.

Много боли видел Аркадий Иванович в детстве: это и страдание соседки, когда двух ее дочерей угоняли в Германию, и расстрелы фашистами партизан, и расстрелы самих фрицев, когда советские войска освободили Белоруссию.

— Наша деревня состояла из двух частей, которые разделяла речка, а берега были болотистые, — вспоминает он взятие деревни. — Мост немцы взорвали и отстреливались. При взятии другого берега погибло несколько наших бойцов. Но всё же этих немцев поймали. И расстреляли их у нас за сараем. А перед этим один фашист вытаскивал и показывал фотографии своих жены и детей, просил не убивать. Жутко.

Погибали, оставались калеками и дети. Вся земля вокруг деревни была в снарядах, минах, патронах.

Вскоре после освобождения Рудни отца Аркадия Ивановича забрали на фронт, где он «свою вину» искупил кровью (был в оккупации — виноват).

В деревне начала работать школа. Конечно, первым делом была помощь взрослым в восстановлении колхоза. Но и учиться надо было.

— Писать было не на чем и нечем, — сказал Аркадий Иванович. — Писали на обоях, старых амбарных книгах. Война закончилась, и пошли эшелоны с демобилизованными солдатами домой. Мы, дети, ловили раков и обменивали их на тетради, ручки. Тогда впервые я увидел общую тетрадь.

В августе 1945 года вернулся отец.

Теперь опять ходить мы будем вместе:

Купаться, на рыбалку, по грибы.

И я опять всё задаю вопросы:

«А как там было, папа, расскажи!»